Франческо Петрарка.Лирика — Страница 31

... Эта страсть была - наука. Она снедала
покамест его молодость, медленным, упоительным ядом отравляла ночной покой,
отнимала у него здоровую пищу и свежий воздух, которого никогда не бывало в
его душном углу, и Ордынов в упоении страсти своей не хотел замечать того.
Он был молод и покамест не требовал бо'льшего. Страсть сделала его младенцем
для внешней жизни и уже навсегда неспособным заставить посторониться иных
добрых людей, когда придет к тому надобность, чтоб отмежевать себе между них
хоть какой-нибудь угол. Наука иных ловких людей - капитал в руках; страсть
Ордынова была обращенным на него же оружием.
В нем было более бессознательного влечения, нежели логически отчетливой
причины учиться и знать, как и во всякой другой, даже самой мелкой
деятельности, доселе его занимавшей. Еще в детских летах он прослыл чудаком
и был непохож на товарищей. Родителей он не знал; от товарищей за свой
странный, нелюдимый характер терпел он бесчеловечность и грубость, отчего
сделался действительно нелюдим и угрюм и мало-помалу ударился в
исключительность. Но в уединенных занятиях его никогда, даже и теперь, не
было порядка и определенной системы; теперь был один только первый восторг,
первый жар, первая горячка художника. Он сам создавал себе систему; она
выживалась в нем годами, и в душе его уже мало-помалу восставал еще темный,
неясный, но как-то дивно-отрадный образ идеи, воплощенной в новую,
просветленную форму, и эта форма просилась из души его, терзая эту душу; он
еще робко чувствовал оригинальность, истину и самобытность ее: творчество
уже сказывалось силам его; оно формировалось и крепло. Но срок воплощения и
создания был еще далек, может быть, очень далек, может быть, совсем
невозможен!
Теперь он ходил по улицам, как отчужденный, как отшельник, внезапно
вышедший из своей немой пустыни в шумный и гремящий город...