... Брезент закрывал только
голову и верхнюю часть туловища, ноги, точно для счета, оставались на виду
- неподвижные ноги, одни в стоптанных, рваных сапогах и ботинках, другие
голые и грязные, странно белеющие сквозь грязь и загар. Дети и женщины были
положены особо, в сторонке; и в этом опять-таки чувствовалось желание
сделать как можно более удобным обозрение трупов и их подсчет. И было тихо
- слишком тихо для такого множества людей, и вошедшие живые не могли
разогнать тишины. За дощатой тонкой перегородкой возился около лошади
конюх; видимо, и он не подозревал, что за стеною есть кто-нибудь, кроме
мертвых, потому что говорил лошади спокойно и сердечно:
- Тпрру, дьявол! Стой, когда говорят.
Губернатор взглянул на ряды ног, уходивших в темноту, и сдержанным
басом, почти шепотом сказал:
- Однако много!
Из-за спины его выдвинулся помощник пристава, очень молодой, с
безусым, угреватым лицом и, козыряя, громко доложил:
- Тридцать пять мужчин, девять женщин и трое детей, ваше
превосходительство.
Губернатор сердито поморщился, и помощник пристава, козырнув, вновь
пропал за его спиной. Ему еще хотелось, чтобы губернатор обратил внимание
на дорожку между трупов, которая была тщательно прометена и слегка
присыпана песком, но губернатор не заметил, хотя внимательно смотрел вниз.
- Детей трое?
- Трое, ваше превосходительство. Прикажете снять брезент?
Губернатор молчал.
- Тут есть разные лица, ваше превосходительство,- почтительно
настаивал помощник пристава и, приняв молчание за согласие и внезапно
перейдя на громкий шепот, распорядился: - Иванов, Сидорчук, живо, за тот
конец, ну-ну!
С тихим шуршанием пополз грязно-серый брезент, и одно за другим
выплыли белые пятна лиц, бородатых и старых, молодых и безбородых, все
разных, но объединенных между собою тем страшным сходством, какое придает
смерть. Ран и крови почти не видно было, они остались где-то под одеждой, и
только у одного глаз, выбитый пулей, неестественно и глубоко чернел и
плакал чем-то черным, похожим в темноте на деготь...
|
